Посёлок Сеймчан был, как принято говорить в старину, уездным городом, то есть райцентром. Ехать нам предстояло в совершенно неизвестные места, и для проведения предварительной разведки я пошел испытаннейшим путем — пошёл искать районного охотоведа.
Районные охотоведы (а на посёлок Сеймчан их оказалось почему-то аж целых два), как и ожидалось, были отчаянными головами и пьяницами. Охотовед Митя, человек типажа, известного в народе как «семь на восемь, восемь на семь», тут же осведомился, сколько патронов к дробовику мы берём с собой на Коскодон. И, узнав, что всего-то не больше сотни, предложил поехать с ним в рейд и отобрать нужное количество у охотников. Этот же Митя, после безумной попойки, продолжавшейся полтора дня, устроил нас пассажирами на баржу, идущую вниз по Колыме торговать с Якутией. Другой районный охотовед, по фамилии Чайка и кличке Казак, невысокий, черноволосый и черноглазый крепыш, всё время изучал нас прищуренным взглядом. И под конец сказал слова, к которым стоило бы прислушаться посерьёзнее:
— Вы, ребята, там, на Коскодоне, повнимательнее будьте. Там не всё просто…
Я буркнул что-то вроде того, что нынче везде непросто.
На это Чайка и произнёс:
— Да там как-то не проще всего. Люди пропадают.… За три года — три человека.
Тут я уже заинтересовался, но не так сильно, как нужно было бы.
— Местные разборки. То ли золото там ищут, то ли охотники участки делят.
Я ответил, что не собираюсь там ни искать золото, ни отбирать участки. Чайка тут же познакомил меня с местным охотником, владельцем участка на Коскодоне, по фамилии Чулков. Звали его, естественно, Чулком.
Чулок вёл себя вполне гостеприимно и предлагал жить на его зимовье.
— Там у меня раб живёт, он всё как надо устроит, — сказал он под конец, как что-то само собой разумеющееся.
Таёжное рабовладение до сих пор довольно широко распространено в глухих районах Восточной Сибири. Как правило, «рабом» становится человек, по той или иной причине находящийся не в ладах с законом: долголетний алиментщик, поселковый хулиган или воришка. Он скрывается от суда и следствия на какой-нибудь таёжной заимке и при этом выполняет всю чёрную работу для её основного хозяина: заготавливает и рубит дрова, готовит еду, обдирает зверьков, но главное — сторожит хозяйство в отсутствие промысловика. Такое «рабство» не даёт человеку совсем уж опускаться, и некоторые «рабы» так привыкали к этой жизни, что оставались при своих содержателях уже после того, как истекал срок нахождения их под следствием.
Судя по всему, именно такой раб и проживал на базе Чулка.
Чулок немного рассказал и об исчезновениях других охотников в низовьях Коскодона. По его словам всё получалось не столь уж страшно. Первый пропавший охотник был уже довольно пожилым человеком и пропал по осени во время заброски на свой участок.
— Примерно в такое вот время, — сказал Чулок, и Чайка снова резко посмотрел на нас. — Коскодон — река быстрая. Где-нибудь сердчишко схватило, его в лодке под завал занесло — поминай как звали.
— Вещи бы выплыли, — заметил Чайка.
— Да там двести километров искать. Можно и не заметить.
— Ну ладно. А другие два?
По словам Чулкова, и другие два случая имели какие-то вполне внятные объяснения. В одном случае охотник добирался до своего зимовья в пургу, при этом реки замёрзли ещё не до конца. Человек мог попасть в промоину и утонуть. Другой должен был выходить на прииск Рябчик в трёхстах километрах от зимовья. Триста километров колымской тайги в декабре могут укатать кого угодно. И, главное, найти на этих трёхстах человека, замёрзшего, как клубочек, под бревном или под валежником, — задача, невыполнимая в принципе. Особенно если лыжню замело, что случается не только в метель, но и во время любой позёмки, а в этих краях на похожих лыжах ходит ещё пять или шесть человек.
— Люди — оне мудаки, — резюмировал охотник Чулков, — вечно с ими чё-то случается.
— На корабль я вас устрою. Железный. И-и-ик, — сказал уже поздней ночью Митя.
— Оно, может, вы и не собираетесь там искать золото или участок присматривать, — с сомнением сказал на прощание Чайка-казак. — Но всегда есть шанс попасть под раздачу.
Районные охотоведы (а на посёлок Сеймчан их оказалось почему-то аж целых два), как и ожидалось, были отчаянными головами и пьяницами. Охотовед Митя, человек типажа, известного в народе как «семь на восемь, восемь на семь», тут же осведомился, сколько патронов к дробовику мы берём с собой на Коскодон. И, узнав, что всего-то не больше сотни, предложил поехать с ним в рейд и отобрать нужное количество у охотников. Этот же Митя, после безумной попойки, продолжавшейся полтора дня, устроил нас пассажирами на баржу, идущую вниз по Колыме торговать с Якутией. Другой районный охотовед, по фамилии Чайка и кличке Казак, невысокий, черноволосый и черноглазый крепыш, всё время изучал нас прищуренным взглядом. И под конец сказал слова, к которым стоило бы прислушаться посерьёзнее:
— Вы, ребята, там, на Коскодоне, повнимательнее будьте. Там не всё просто…
Я буркнул что-то вроде того, что нынче везде непросто.
На это Чайка и произнёс:
— Да там как-то не проще всего. Люди пропадают.… За три года — три человека.
Тут я уже заинтересовался, но не так сильно, как нужно было бы.
— Местные разборки. То ли золото там ищут, то ли охотники участки делят.
Я ответил, что не собираюсь там ни искать золото, ни отбирать участки. Чайка тут же познакомил меня с местным охотником, владельцем участка на Коскодоне, по фамилии Чулков. Звали его, естественно, Чулком.
Чулок вёл себя вполне гостеприимно и предлагал жить на его зимовье.
— Там у меня раб живёт, он всё как надо устроит, — сказал он под конец, как что-то само собой разумеющееся.
Таёжное рабовладение до сих пор довольно широко распространено в глухих районах Восточной Сибири. Как правило, «рабом» становится человек, по той или иной причине находящийся не в ладах с законом: долголетний алиментщик, поселковый хулиган или воришка. Он скрывается от суда и следствия на какой-нибудь таёжной заимке и при этом выполняет всю чёрную работу для её основного хозяина: заготавливает и рубит дрова, готовит еду, обдирает зверьков, но главное — сторожит хозяйство в отсутствие промысловика. Такое «рабство» не даёт человеку совсем уж опускаться, и некоторые «рабы» так привыкали к этой жизни, что оставались при своих содержателях уже после того, как истекал срок нахождения их под следствием.
Судя по всему, именно такой раб и проживал на базе Чулка.
Чулок немного рассказал и об исчезновениях других охотников в низовьях Коскодона. По его словам всё получалось не столь уж страшно. Первый пропавший охотник был уже довольно пожилым человеком и пропал по осени во время заброски на свой участок.
— Примерно в такое вот время, — сказал Чулок, и Чайка снова резко посмотрел на нас. — Коскодон — река быстрая. Где-нибудь сердчишко схватило, его в лодке под завал занесло — поминай как звали.
— Вещи бы выплыли, — заметил Чайка.
— Да там двести километров искать. Можно и не заметить.
— Ну ладно. А другие два?
По словам Чулкова, и другие два случая имели какие-то вполне внятные объяснения. В одном случае охотник добирался до своего зимовья в пургу, при этом реки замёрзли ещё не до конца. Человек мог попасть в промоину и утонуть. Другой должен был выходить на прииск Рябчик в трёхстах километрах от зимовья. Триста километров колымской тайги в декабре могут укатать кого угодно. И, главное, найти на этих трёхстах человека, замёрзшего, как клубочек, под бревном или под валежником, — задача, невыполнимая в принципе. Особенно если лыжню замело, что случается не только в метель, но и во время любой позёмки, а в этих краях на похожих лыжах ходит ещё пять или шесть человек.
— Люди — оне мудаки, — резюмировал охотник Чулков, — вечно с ими чё-то случается.
— На корабль я вас устрою. Железный. И-и-ик, — сказал уже поздней ночью Митя.
— Оно, может, вы и не собираетесь там искать золото или участок присматривать, — с сомнением сказал на прощание Чайка-казак. — Но всегда есть шанс попасть под раздачу.
Закажите "Колымскую историю", и мы отправим вам ее на электронную почту в форматах EPUB, FB2 и MOBI.
